Форум

Ты был так невыразимо добр ко мне...

Харрогейт,

4 июня 1894 года,

письмо А-36

Мой дорогой, бесценный Ники,

Сердечно благодарю и с любовью целую твое только что полученное дорогое письмо... Дождь льет как из ведра, но когда Шнайдерляйн и я выезжали, было не так плохо, только сыро и неприятно. Если будет так же продолжаться, мы можем снять колеса и грести веслами.

Как мило, что твоя Мама подарила тебе портфель для писем совушки. Их, на самом-то деле, и хранить не стоит... Итак, ты только хочешь, чтобы ты для меня кое-что значил. И это все? Тогда тебя легче удовлетворить, чем меня. Я хочу больше, намного больше, а взамен возьми мое сердце, мою жизнь и делай с ними, что хочешь.

Сегодня утром я читала много ваших молитв, переведенных на французский язык. Некоторые из них так красивы, но, сердце мое, мне не нужен посредник для моих молитв, я все говорю Господу прямо и каюсь в своих грехах, и я знаю, что Он простит меня ради Сына Своего Иисуса Христа, Который умер, чтобы мы могли получить прощение и спасение. Я не хочу, чтобы мой Ангел-Хранитель просил за меня Бога. Моя молитва прямо возносится к Отцу Небесному. Я не хочу, чтобы Богородица вступалась за меня. Я не могу просить через кого-то, никогда так не делала: было бы ужасно, если бы сейчас меня принуждали к этому. Я бы подумала, что совершила тяжкий грех, и не могу просить прямо. От меня такого трудно ожидать, любовь моя, не так ли? Ах, если бы ты был здесь, мне так много надо у тебя спросить о том, что я прочитала. Иметь образы Богородицы и святых и целовать их — это я хорошо понимаю. Почему также не целовать фотографии тех, кого любишь и кого больше нет, а когда смотришь на них, то вспоминаешь все хорошее, что они сделали, и стараешься брать с них пример.

Но молиться им, как и молиться Богородице? Зачем, Ники? Я могу любить, почитать и уважать Ее как Матерь Господа и как Самую чистую и лучшую Женщину из всех, что когда-либо жили, но разве это причина, чтобы Ей молиться? “Ты не должен знать другого бога, кроме Меня” (Осия 13, 4) — тогда почему это? О, если бы только ты был здесь, чтобы поговорить со мной об этом, это пугает меня. Мне нужна твоя помощь. Надеюсь, что не причиняю тебе боли тем, как я об этом говорю. Но если бы ты только знал, как я себя чувствую. Я хочу быть хорошей христианкой, но есть вещи, которые меня шокируют, и я хочу, чтобы ты мне их объяснил. Чтение никогда не может дать ясного представления. Но ты такой истинный, добрый христианин, поможешь мне. И если есть вещи, которые я не могу делать, — как ты думаешь, мне их можно будет пропускать? Я очень надеюсь, что не огорчаю тебя, ни за что в мире я бы этого не сделала.

...Сегодня вечером я чувствую себя грустной и подавленной, а этот монотонный шум дождя еще усиливает такое настроение. Как мне стыдно, когда я думаю о том, как вела себя в тот вечер. Что ты должен был подумать обо мне, плачущей, как ребенок. И ты был так невыразимо добр ко мне. Но я так долго держала все в себе, что просто не могла больше сдерживаться. Мне всегда тяжело молча все переносить. Я знаю, что мужчины не любят слезы — не думай обо мне из-за этого плохо, хорошо? Но если тебя так любят, это так трогает.

5 июня

Доброе утро, мой дорогой, милый, и много нежных поцелуев за твое теплое письмо и добрые пожелания. Когда они приходят от тебя, это трогает меня глубже, чем я могу выразить...

Луиза дала мне рамочку, чтобы я вставила туда две твои фотографии, размером с запечатанный конверт. Найдутся ли у тебя две фотографии, которые ты можешь мне подарить, пусть и совсем старые? Я видела, у тебя такие милые, на которых ты совсем крошечный с кудрявыми волосами. Они бы как раз подошли, если их немного подровнять. Я надеюсь, твои волосы не все еще сбриты и подстрижены, как твое сердце, старый грешник, иначе тебе грозит опасность, что я выдерну все, что осталось — слышишь?

...тысяча нежных поцелуев и благодарностей за твое дорогое письмо... вечно мой любимый, дорогой Ники, твоя любящая и вечно верная невеста,

Аликс.

[С цельным характером Аликс и ее ненавистью к притворству, естественно, что у нее были трудности с канонами и традициями, чуждыми ее родному лютеранству. То, что позднее она смогла полностью воспринять православное почитание Божией Матери, ясно показано в следующей записке Николаю Александровичу, датированной 6/15 мая 1913 года (А-224): “Мой нежно любимый, пусть святые Ангелы охранят твой сон, а Пресвятая Дева нежно, бережно покроет тебя Своим Покровом. Я вверяю тебя Ей, Богородице, Скорбящей о всех нас и проявляющей неизреченную к нам милость”.]

Харрогейт,

6 июня 1894 года,

письмо А-37.

...Доброе утро, мой милый мальчик — мой день рождения! 22! О, как я хочу, чтобы ты был здесь, любимый мой! А твой великолепный браслет — как ты, непослушный проказник, осмелился мне подарить такую чудесную вещь — меня это смущает. И твое дорогое письмо — ты так действительно меня испортишь. Много нежных поцелуев, и еще раз мое сердечное спасибо.

Твоя глубоко любящая,

Аликс.

Харрогейт,

6 июня 1894 года,

письмо А-38.

Мой дорогой возлюбленный,

Уже поздно, все ушли спать, а я совсем одна в гостиной с горящей свечой и прекрасным серебряным лунным светом. Я должна написать тебе, я не могу лечь спать, не поговорив немного с тобой. О, мой милый Ники, не знаю, как отблагодарить тебя за твой чудесный браслет, он действительно чересчур хорош для меня, но тем не менее, я сегодня носила его как брошку. Я получила много прелестных подарков: от Эрни и Даки — хорошенький зонтик, от бабушки — корзину для чая, от Ирэн — маленькую, написанную маслом, картину, изображающую папину гостиную, от Виктории — корзинку для рукоделия, от тети Алисы — симпатичные рамочки для твоих фотографий, а также одну от Шнайдерляйн. Мне также подарили фото моей любимой лошади — не совсем, правда, моей, но той, на которой я обычно езжу. Х.В. Ридезель не позволит никому больше сесть на нее... потом, масса цветов от Гретхен. Комната похожа на сад, и в ней чудесно пахнет. Я обожаю цветы.

...Потом один человек принес мне маленький рисунок дорогой Мамы, сделанный с фотографии, принадлежащей старой бедной женщине, она сделала его сама. Я ей дала кое-что. Рисунок прелестен, как все действительно любили и почитали Маму, и благодаря ей все интересуются мной. В городе даже вывесили флаги. И большая толпа вышла на улицы посмотреть, как мы выезжаем, и они ждали два часа, пока мы не приехали обратно, так как мы вернулись домой поздно. Они рвались к дому, и полиция не могла их оттеснить... Когда я ходила к колодцам за моим стаканом (минеральной воды — ред.), люди тоже толпились. Чувствуешь себя так неловко и глупо, когда тебя рассматривают, как будто ты дикое животное, сбежавшее из зоопарка.

...Я получила такую милую телеграмму от твоего Папы, которая меня глубоко тронула...

Итак, ты думаешь, что в твоих глазах ничего особенного нет. Ну, здесь ты крупно ошибаешься: в них целые миры — такие глубокие и верные, и большие, и милые. Я могла бы глядеть в них целую вечность. А вот про глаза совушки молчи, слышишь.

Милый, сейчас я должна улетучиться, вернее будет сказать про мои бедные хромые ноги, уползти. Много нежных поцелуев и молитв за твое счастье. Спи спокойно, дорогой...

Харрогейт,

8 июня 1894 года,

письмо А-41.

Драгоценный Ники,

Сегодня я начинаю уже третье письмо тебе! Я немного полежала, потому что у меня очень болела спина. В течение нескольких дней у меня не было достаточного отдыха. Фрейлейн Шнайдер, разволновавшись, даже говорит по-русски с Зибертом, пока он наполняет ее чернильницу. Она выписывает глаголы, которые я должна буду выучить завтра. Это из-за тебя, маленький упрямец, я должна так усердно заниматься. Тебе следовало бы выбрать более умную жену, это было бы проще, и для меня меньше беспокойства. Ты мой тиран, я работаю так упорно, но настолько бестолкова, что все забываю. Ты в самом деле сделал плохой выбор, но, надеюсь, в этом никогда не раскаешься. Сейчас я вполне прилично могу произносить по-русски молитву Господню, и Шнайдерляйн хочет, чтобы я еще выучила Символ веры... Сейчас я могу очень хорошо писать твой адрес, не заглядывая в бумажку, и я этим очень горжусь.

Харрогейт,

10 июня 1894 года,

письмо А-44.

Мой родной, бесценный!

Меланхолические завывания ветра повергают Шнайдерляйн в уныние, но мне это нравится, так как созвучно моему сегодняшнему настроению. Крепко тебя целую за твое милое письмо (Н-35), которое, к моему величайшему удовольствию, прибыло сегодня утром. Все, что ты пишешь, так мило и дорого мне, спасибо тебе, мой драгоценный. Как нехорошо, что офицеры советуют тебе не писать мне каждый день, ведь это то, что облегчает разлуку. Но, конечно, ты всем нужен, и тебе все преданы!

Я собираюсь черкнуть строчку Элле по поводу их свадьбы. 10 лет, такой срок, в это едва можно поверить. Завывает ветер, но мне он не мешает, только бы дождя не было. Под окном раздается невероятное мычание коровы, явно не одобряющей погоду. Сегодня я собираюсь пить воду из другого источника, где вода содержит наибольшее количество железа. Уверена, что вкус отвратительный.

...Некий господин прислал мне сегодня утром маленькую сказку о “Принцессе-Ангеле”, о дорогой Маме, как он ее назвал. Сказка такая милая, она глубоко меня тронула. Насколько замечательной, доброй, любящей и нежной женщиной была она, что все так чтут ее память! Почему всегда лучшие уходят из жизни первыми? Сказка совсем короткая, может быть ты найдешь время прочитать ее, когда приедешь...

Остаюсь вечно искренняя и глубоко любящая, преданная невестушка, чье сердце было твоим задолго до того, как ты это узнал,

Аликс.

[18 июня Цесаревич Николай Александрович прибыл в Уолтон и провел там месяц.]

Осборн,

22 июля 1894 года,

письмо А-47.

Мой родной, бесценный, дорогой Ники,

Как в тот раз, когда я оставила в твоей комнате в Кобурге несколько строчек, чтобы ты нашел их после моего отъезда, так и сейчас я снова собираюсь написать и отдать это твоему слуге, чтобы он передал тебе, когда ты уедешь. Мысль о завтрашнем расставании делает меня несчастной. О, любовь моя, что я буду делать без тебя? Я сейчас так привыкла быть всегда рядом с тобой, что буду чувствовать себя совершенно потерянной... Да благословит тебя Бог и хранит тебя в твоем путешествии и благополучном возвращении домой. Обязательно скажи Маме, как счастливы мы были, что, благодаря ее желанию, ты поехал на серебряную свадьбу дяди. Ведь это дало нам возможность провести еще два дня вместе. Я слышу, как для моего мальчика готовится завтрак в соседней комнате... перед тем, как он пойдет в церковь. В следующем году в это время — даст Бог — я всегда буду ходить с тобой, и тогда буду еще полнее принадлежать тебе. Ты поможешь мне понять все, чтобы я могла любить твою религию так же, как и ты.

О, Ники, мои мысли полетят вслед за тобой, и ты будешь чувствовать, как твой Ангел-Хранитель парит над тобой. И хотя мы разлучены, наши сердца и мысли вместе, мы связаны друг с другом невидимыми прочными узами, и ничто не может разъединить нас. Я думаю, что расставание — одна из самых тяжелых вещей в жизни: улыбаться, когда сердце разрывается! Мне невыносимо думать об этом. О, дорогой Ники, как я тебя люблю с каждым днем все больше и больше. Безграничная истинная преданность, почти невыразимая словами. Я только снова и снова могу повторять: “Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, обожаю и преклоняюсь пред тобой”. И я молю Бога, чтобы Он сделал меня более достойной тебя, так, чтобы у тебя никогда не было повода сожалеть о том, что ты выбрал свою невестушку, которая так глубоко и искренне предана тебе. Только Бог знает силу моей любви к тебе, ее не выразить словами — она так велика, что почти полностью завладела мною. Куда бы я ни бросила взгляд, всегда и везде ты предо мною, и образ твой запечатлен в моем сердце. Заглянуть в твои глаза — значит уже никогда их не забыть. Большие чудесные глаза моего любимого, такие добрые и мягкие, такие восхитительные! А наши вечера! — Спасибо тебе, милый, за то, что ты всегда приходил. Я буду вспоминать их и мечтать о них снова и снова... Как терпелив и добр ты был со мной, когда я была глупой и усталой. Если бы ты только знал, как изнуряет эта постоянная боль, она ужасна. Я очень рассердилась на себя за то, что так расклеилась, но ты был добр ко мне и никогда не ворчал. Что я буду делать сейчас совсем одна... Чувствую себя такой одинокой и потерянной.

Целую тебя, любимый. Как я тебя обожаю! Мы только что вместе позавтракали, и ты уехал в церковь... Мадлен кричит, что уже без 20 минут 10, а по воскресеньям бабушка пунктуальна, и я должна идти. Пока прощай... Только еще это: я люблю тебя, мой дорогой, больше, чем можно выразить словами, и с каждым днем моя любовь становится сильнее и глубже. Милый, какой будет конец...?

Твоя глубоко любящая и нежно преданная
невестушка,

Аликс.

12/24 июля 1894 года,

письмо Н-46.

Моя бесценная дорогая, маленькая Алики,

Как я могу отблагодарить тебя, мой ангел, за то, что ты написала мне такую чудную открытку и длинное письмо, пока мы еще были вместе. О, это так меня обрадовало. Это меня просто встряхнуло, и каждую минуту я бегаю вниз в мою каюту, чтобы снова и снова перечитать твои послания! Ты просто прелесть, что позаботилась о том, чтобы доставить мне удовольствие после нашего расставания. Ты меня слишком балуешь, голубушка: эти маленькие запонки чудесны. Я их надел сегодня и буду носить в течение всего путешествия! Мне они так нравятся! Я надеюсь, старый Бирофф доставил тебе мое письмо, которое я в страшной спешке написал вчера вечером, — я не хочу, чтобы моя дорогая легла спать в первую ночь разлуки, не получив хотя бы весточки от своего верного мальчика! Ты себе представить не можешь, как сильно я по тебе скучаю, намного сильнее с тех пор, как ты побывала на борту “Полярной звезды”. Так мило было с твоей стороны, что ты написала свое имя на окне и на ящике моего стола. Вокруг меня все фотографии моей милой, которые я распаковал, и они, вместе с воспоминаниями о твоем пребывании здесь, скрашивают мое одиночество. Милая... знай, что я тебя воистину люблю с каждым днем сильнее и больше!

Мы вышли из Коуз сегодня утром, когда рассвело, и движемся со скоростью 15 миль в час по тихому зеленому морю недалеко от южного берега Англии. Мы идем тем же курсом, каким вы пойдете на “Виктории” по пути к Флашингу. Все утро я прогуливался по палубе и попробовал матросский ужин с кислой капустой, которая была великолепна. Я так много думал о моей малышке, как бы ей хотелось тоже его попробовать. В этот момент мне в голову пришла блестящая идея: вместо того, чтобы посылать тебе это послание из Копенгагена, когда оно уже устареет, я отдам его лоцману, который выйдет в Дувре, и он пошлет его почтой, так что сегодня же моя любимая получит весточку от своего шалопая, плывущего по морю. Как приятно, что можно написать и доставить эту почту в течение одного дня. Я счастлив, что могу доставить тебе это утешение. Старый священник, капитан и мистер Хит сердечно благодарят тебя за переданные через меня добрые пожелания. Шакавоски так сожалеет, что ты не смогла поехать с нами. Мы бы легко могли доставить тебя во Флашинг. Мы приближаемся к Дувру. Берег выглядит прекрасным в легкой дымке, над которой ярко светит солнце! Да, милая моя, передай дорогой бабушке мой самый нежный привет. Вчера я был так расстроен, что не смог поблагодарить ее за всю ее доброту. Передай также привет всем остальным. Много раз с любовью целую и благословляю тебя, бесценная, любимая моя Аликс. Да благословит тебя Бог!

Вечно-вечно глубоко любящий тебя и искренне преданный,

Ники,

который любит тебя больше, чем может выразить.

Осборн,

27 июля 1894 года,

письмо А-49.

Любимый,

Как только у меня выпадает свободная минутка, я сейчас же сажусь, чтобы тебе написать. Мне кажется, что в любой момент я могу увидеть твое милое лицо, но нет — ты далеко от меня, плывешь в огромном море... Пожалуйста, передай от меня привет всем офицерам, священнику и мистеру Хиту. Скажи священнику, что я собираюсь каждый день читать свои ответы со Шнайдерляйн по-русски, чтобы к этому привыкнуть. Милый, любимый, надеюсь, ты понимаешь мою просьбу о том, чтобы повременить немного со свадьбой. Ведь это не просто свадьба, здесь вопрос религии — я должна больше разобраться в ней. А иначе, как я могу это сделать? Чем больше я о ней узнаю, тем больше мира будет в душе. Из-за этого не надо торопиться. В этом трудно разобраться, но с Божией помощью я справлюсь, и тогда я буду твоей сердцем и душой, дорогой мой.

...Сейчас ты на палубе, на вечерней молитве, а ведь я могла бы быть с тобой и слышать, как матросы поют псалом. Я сижу на диване, пытаясь читать “Индийского принца”, но мои мысли летят к тебе... Все заставляет меня думать о тебе... чего бы я только не отдала, чтобы ты сидел рядом со мной, обнимая меня и нашептывая мне нежные слова любви. О, дорогой мой, где благословение на ночь моего Ники? Но я уверена, что ты пошлешь мне его через моря, как я отдаю свое благословение ветрам, чтобы они принесли его тебе...

А сейчас прощай, дорогой, и да благословит тебя Бог. Много нежных поцелуев от твоей любящей и искренне преданной невесты. Аликс.

Северное море,

13/25 июля 1894 года,

письмо Н-47

Моя родная, дорогая маленькая Аликс,

Вчера у меня было такое сильное желание прыгнуть в лодку старого лоцмана, добраться до берега, сесть в поезд на Портсмут и быстро появиться в Осборне. Я был бы в объятиях моей милой в тот же день после чая! Нет, дорогая, ты не представляешь себе, как ужасно мне не хватает тебя везде и во всем. Не хватает собеседника за едой, не хватает кучера, поцелуев и благословения на ночь! На этот раз наше расставание было значительно тяжелее и болезненнее, чем в Кобурге; чадо мое дорогое, прими мою глубокую любовь и восхищение. Я так привык все время быть с тобой, я не знаю, как я буду проводить дни. Я ужасно по тебе скучаю, моя любимая дорогая невестушка, мое Солнышко...

Когда мы вышли через пролив в Северное море, погода оставалась хорошей до 6 часов. Весь день мы играли у Булля. Потом опустился густой туман и продолжался примерно часа три. Мы должны были идти очень медленно, и когда туман рассеялся и мы закончили молиться, стало ясно и поднялся ветер. По всему горизонту засверкали молнии, потом раздался гром. Целый час дождь лил как из ведра. Бедные вахтенные промокли насквозь. После этого стало ясно, и появилась луна. Но довольно сильная зыбь (возможно, отголосок шторма) раскачивала яхту, пока я сидел с офицерами в их кают-компании, через люки и иллюминаторы несколько раз хлестала вода. Я сидел с ними до часу ночи, у нас был легкий ужин, говорили только об Англии. Они расспрашивали меня о жизни при Дворе и рассказывали мне, что повидали в Лондоне! Мы все соглашались, что очень жаль было покинуть Англию перед праздником в Коузе! Они все очень довольны, что первые повидали тебя после нашей помолвки! Сегодня тоже сильно качало, но погода прекрасная, так тепло и спокойно. Солнце светит над морем, которое, милая моя, как раз цвета твоих прекрасных глубоких глаз! Моя маленькая каюта такая хорошенькая и солнечная! Если бы ты только была здесь, со мной, мое бесценное сокровище!!! (Мы довольно быстро пересекли Северное море, уже виден берег Дании и вдали два маяка). Интересно, что-то ты сейчас поделываешь в Осборне, и такая ли у вас прекрасная погода, как здесь? Стрелки часов продвинулись уже почти на час, нетрудно рассчитать, чем ты занята в это время. Моя драгоценная малышка, я много раз перечитывал твое дорогое письмо — оно одновременно и радует, и печалит меня! Какой радостью было также найти эти строчки, которые ты вписала в мой дневник; каждый день я обнаруживаю что-то новое. Мне кажется, я слышу твой милый голос, который шепчет мне эти слова! Все те милые песни, которые моя дорогая пела мне... О, как бы мне хотелось снова их услышать! Ты не можешь себе представить, моя дорогая Алики, каким удовольствием для меня было слушать твое пение. Какой у тебя хороший, низкий, глубокий голос. Если бы я сказал это тебе, когда был с тобой, моя дорогая девочка, ты бы назвала меня “контролером”, как обычно, поэтому я молчал. Мы только что закончили играть у Булля, и я совершенно мокрый, потому что на палубе очень жарко. Бедный старый священник сегодня совсем не показывался, возможно, он болеет!!! Бедный старик! Мистер Хит занят, он рисует для бабушки картинки, он совершенно очарован ее добрым отношением к нему, а из-за тебя совсем потерял голову, впрочем, как и все на борту! Хм!

14/26 июля

Доброе утро, моя любимая — какой чудесный летний день. Солнце яркое, на море тишь. Мы плывем между датским и шведским берегами и видели, как в море выходит германский флот. Возможно, что на борту одного из кораблей был Генри. Радость моя, когда погода такая прекрасная, и все выглядит так красиво и ярко, как сегодня утром, мне всегда ужасно не хватает тебя, хочется, чтобы ты тоже могла наслаждаться природой и была рядом со мной!...

Сейчас, дорогая, я должен заканчивать, так как через час мы придем в Копенгаген. Если бы только ты была здесь на борту со мной!!! Но я надеюсь, что на берегу меня ждет твое дорогое письмо, о! Каким это будет утешением. Моя дорогая, моя бесценная малышка — я посылаю тебе много, много поцелуев, благословений и самую сердечную благодарность за то чудесное длинное письмо, которое ты дала моему человеку, я не знаю, как часто я его перечитывал. Я горячо молю Бога, чтобы Он хранил мою милую и без конца дарил ее Своими милостями.

Остаюсь вечно твой
глубоко любящий, верный,

Ники.

Твой до смерти!

Осборн,

26 июля 1894 года,

письмо А-52.

Мой родной, дорогой, бесценный Ники,

Я только что вернулась с прогулки вдвоем с бабушкой. Она была разговорчива, пока вдруг не начался внезапный приступ боли, она побледнела и заплакала. Она говорит, что, когда у нее такая боль, это действует ей на нервы и заставляет плакать. Я четверть часа растирала ей ногу, и ей стало немного лучше. Бедняжка, ужасно видеть, как она страдает. Я молода, поэтому мне легче терпеть боль. Я бы даже сказала, что это хорошо, что я должна переносить боль — но для нее, пожилой женщины, это тяжело, и грустно это видеть, и это пугает меня. Мы ехали как можно осторожней... Сегодня днем бабушка диктовала мне свой дневник, она хочет, чтобы я снова делала это, и она остановилась на том порядке, когда уехал эрц-герцог, поэтому она торопится наверстать упущенное. Она делает записи каждый день, но так неразборчиво, что сама едва может их разобрать...

Любимый, дорогой, я должна попрощаться на ночь. Спи хорошо, любовь моя. Да благословит и да хранит тебя Бог. Много раз тебя нежно целую. Мне так не хватает твоих нежных благословений.

Аликс.

Осборн,

28 июля 1894 года,

письмо А-54.

Дорогой Ники,

До чая несколько минут, так что начинаю мое письмо... После ланча я написала Тории и еще двум дамам, а потом пошла отдохнуть, потому что чувствовала себя неважно. Но отдыха не получилось: ворвалась Шнайдерляйн, и я должна была выслушать длинную лекцию о том, что не занимаюсь русским языком. Поэтому мне пришлось быть умницей и читать, и переводить (она сидела на диване на твоем месте), и вдруг я внезапно обнаружила, что на стене написано твое имя. До этого я видела его только в спальне — когда она ушла, я подскочила и поцеловала его. Ты молодец, сейчас я чувствую себя более счастливой, зная, что ты рядом со мной также и на диване.

...Еще одно тело после взрыва было откопано рядом с Коуз. Вдовам будет спокойнее, если они смогут предать останки земле...

Я только что вернулась со службы, где истово молилась за моего дорогого. Проповедь была чудесна. Мы все одна большая семья, но единство не значит однообразие. Как в любой семье братья и сестры думают по-разному, так и у каждого в жизни своя цель и свои обязанности, и все же это большая общность. Так и мы, христиане, тоже одна большая семья, и у нас один Отец. Он говорил прекрасно о том, что у всех нас есть те или иные дарования...

Пение было совершенно чудесное, псалмы прекрасные. Я полагаю, у вас на борту есть церковь или в городе, и ваше чудесное пение — как жаль, что я не смогла пойти с тобой в прошлое воскресенье... Я надеюсь, что буду понимать больше и смогу следить за службой, по крайней мере, знать, какие читают молитвы... Дорогой, ты можешь достать мне маленькую книжечку, чтобы на одной стороне текст был русский, а на другой английский или немецкий? Из Лондона мне послали на английском и греческом. Да, дорогой, я была бы более счастлива, если бы мог приехать старый священник, потому что есть еще много вещей, объяснения которых мне хотелось бы от него услышать. Я хотела кое о чем спросить тебя, но не смогла, я тоже боялась, что мои вопросы могут причинить тебе боль. Постепенно, с Божией помощью, все прояснится. Это главная причина, почему, мой дорогой, бесценный Ники, я не хочу, чтобы сейчас состоялась наша свадьба. Я не чувствую себя к ней готовой — дело не в самой свадьбе, а есть другая причина — ты понимаешь, о чем я говорю. Ты знаешь, что я имею в виду, правда? С другой стороны, ты знаешь, как я мечтаю полностью принадлежать тебе — сердцем я уже совершенно твоя, и нити, которые связывают наши сердца, никогда не смогут порваться или ослабнуть. Ради тебя также мне хочется быть сильной и здоровой, и во всех твоих делах быть рядом с тобой, а не помехой, как сейчас... Ты так хорошо относишься к нашим поездкам, я боялась что они тебе ужасно наскучили. Если бы только я смогла ездить верхом к твоему приезду — ноги у меня еще слабые, и чем большую нагрузку я им даю, тем хуже они становятся.

Так значит тебе действительно, честно, нравится мое пение? Ну, тогда я снова начну свои уроки, как только приеду домой, и сделаю все, что могу, чтобы совершенствоваться, если этим доставлю тебе небольшое удовольствие.

...Два дня я переписываю для бабушки ее дневник, и в новой тетради вместо 1 июля, как дура, поставила несуществующее 31 июня, так что пришлось вырвать странички и переписать их. На одной странице в дневнике бабушки я увидела: “Ники всегда так нежен и внимателен ко мне”. Знаешь, ты полностью завоевал ее сердце, и не только ее, все тебя любят, с этим ничего нельзя поделать.

Пусть Бог хранит тебя и ограждает от всех бед и напастей. Люблю, много раз нежно целую. Всегда твоя очень глубоко преданная и верная до гроба,

Аликс.

_____________________________________________________
Фрагмент из книги "Дивный Свет". Государыня императрица Александра Феодоровная Романова. Дневниковые записи, переписка, жизнеописание.